Таня

Её звали Таня. Она сидела передо мной на сломанном пластиковом стуле и размазывала по лицу потекшую косметику. В руке у неё был зажат тлеющий окурок, и мне казалось, что еще немного - и она подпалит себе длинные распущенные волосы. Разглядывая её лицо, я не могла отделаться от мысли, что на лице этом написано, что она согласна на всё. Когда Таня говорила, смеялась, молчала, или, как сейчас, плакала, - по лицу было видно, что любой может обратиться к ней с определенной просьбой, и она будет согласна. Причем, безвозмездно - просто так, по доброте душевной. Поэтому проституткой её назвать не поворачивался язык. Я считала её шлюхой, презирала и старалась избегать. Тем удивительнее было то, что сегодня она выделила меня из компании для того, чтобы излить мне душу. Я и не предполагала, что она знает, как меня зовут, а оказалось, что я ей даже симпатична.

-- Понимаешь, -- с пьяным нажимом говорила она, -- я люблю его! А он... Теперь он женился... Я один раз переспала с ним, и я не знаю, как мне быть... Что делать... Скажи, ты видела его жену?

-- Да, видела, -- кивнула я, предвкушая следующий вопрос.

-- И какая она?

-- Да как... Обычная, -- пожала я плечами, слегка приврав - девушкой, о которой шла речь, я искренне восхищалась, но не стала ранить истерзанную Танину душу.

-- Hу опиши мне её! -- не унималась Таня, подавшись ко мне всем корпусом и дымя мне в лицо сигаретой. -- Она красивая?

-- Таня, да зачем тебе она?

Таня замолчала и посмотрела на меня долгим взглядом. Очевидно, я поставила её в тупик. По мне, так Таня должна была её ненавидеть. Hо я плохо знала её добрую душу.

-- Ты знаешь, -- заговорчески шепнула она, -- мне говорили, она маленькая, хрупкая, и очень красивая. И я люблю её. Потому что он же её любит...

Это была странная логика. Я никогда не была способна на подобное самоотречение, но если говорить о Тане - я вполне её понимала. Она любила, она знала о безнадежности своих чувств, и ей не оставалось ничего другого, как искренне желать для любимого много счастья. Меня очень злила эта бесхребетная доброта. Hо Тане, опять же, не оставалось ничего другого - её гордость, самоуважение и независимость выпили все те ненасытные пьяные рты, которые целовали её ярко накрашенные губы на протяжении вот уже нескольких лет.

Я молча смотрела на неё. Я не знала, что я могу ей сказать, и должна ли вообще. Ей хотелось высказаться - я готова её выслушать. Ей нужен был совет - я могу его ей дать. Я могу ответить на все её вопросы. Hо вряд ли я смогу стать её союзницей. Это была печальная необходимость, по которой я сидела сейчас в этом старом грязном кафе, с этой грязной женщиной, была "своей" в этой отвратительной компании, курила с ними сигареты из одной пачки и пила водку из их стаканов. Эта отвратительная необходимость, из которой я пока безрезультатно искала выхода, злила меня даже больше Таниного самоунижения.

Таня взяла меня за руку, и я сдержала брезгливую гримассу. Я ненавидела, когда меня касались чужие руки. А она, не замечая этого, приблизила ко мне своё пошлое лицо и улыбнулась...

-- Я давно искала, с кем поговорить, -- проговорила она, -- мне не с кем поделиться... Все они, -- она кивнула на шумную компанию за соседним столиком, -- с ними не поговорить... Ведь это секрет, и доверить его я никому не могла... Hо мне так хотелось поговорить об этом! А ты... -- она зажмурилась, -- Ты - светлая! У тебя такое замечательное лицо...

Я с трудом высвободила руку и улыбнулась. Эта лесть, которая, скорее всего, была чистой правдой, мне была, несомненно, приятной, но мне было стыдно, что наши с ней представления друг о друге настолько противоположны. В конце концов, я была такой только по сравнению с ватагой не просыхающих алкоголиков. Сравни меня Таня с примерной "домашней" девочкой, еще не известно, чья бы взяла. Hо Тане хотелось говорить не обо мне, ей было больно и обидно. И ей хотелось плакать, и хотелось, чтоб я нашла за неё выход. Она закурила, и я последовала её примеру. Мне было бесконечно жаль её. Я понимала Танину проблему, я знала, что выхода из её тупика уже нет, и никак не смогла бы ей это объяснить. Этот парень, о котором она мне рассказывала, переспав с ней, вдрызг напившись (трезвые её избегали), на утро и не вспомнил об этом. И никогда не видел её влюбленно-жалобных взглядов, не замечал щенячьей преданности, с которой она принимала его насмешки, да и всерьёз никогда не думал о ней. Даже если бы он знал о том, что она его любит, у Тани и тогда не было бы шансов. Шлюхой её считала не только я. И по лицу её, выражавшую полную покорность сложившимуся ходу вещей, читала не только я.

-- Таня, определись, чего ты хочешь - любить его, или страдать о нём. И оставь в покое его жену. По сравнению с ней у тебя нет ни единого шанса. Ты ведь сама это прекрасно знаешь. Он не сможет тебя любить. Hикогда.

За соседним столиком воцарилась тишина. Таня широко раскрытыми глазами посмотрела в мои глаза. Где-то очень глубоко её взгляд уколол мне сердце. Я потушила сигарету и молча ушла, чувствуя спиной их взгляды. Она ведь сама знала, что это так, но хотела услышать это. И я сказал ей то, что она хотела услышать. Хоть это и жестоко, но она сама виновата - ведь никто не толкал её к этой жизни, она сама выбрала этот путь.

Hа следующий день я узнала, что Таня вскрыла себе вены. Я не пошла на похороны.

Любовь